Книга: Путь в Психиатрию. Часть 6. Глава 7. 1 Этап жизни 2004—2005 - Продолжение..

                                                                  Глава 7.

                                    Этап жизни 2004—2005… Продолжение.

Стоять. Лицом к стене. Руки за спину.

Я повернулся лицом к стене и завёл руки за спину. Коридорный открыл дверь камеры.

— Проходим.

Я переступил через порог и заметил, что все с любопытством смотрят на меня.

— Здорово, пацаны, — поздоровался я.

Это была камера подростков, но среди них был один взрослый дядька.

Это был старший в камере. Такой человек был в каждой камере на «малолетке». Потом я уже узнал, администрация тюрем практиковала подсаживание в камеры к малолеткам воспитателей. На их роль обычно брали бывших ментов или спокойных мужиков-первоходов из камер общего режима. На «взросляке» таких недолюбливали, причисляя их к «хозбанде» и подозревая в том, что они стучали куму1.

— Чего, замёрз? — спросил меня старший камеры. — Может тебе полотенце белое под ноги постелить? — и все в камере засмеялись.

Я промолчал. Ещё на свободе я слышал о том, что раньше новичку при входе в камеру под ноги бросали полотенце. Если он поднимал его, значит, сам он в тюрьме и зоне уже подняться не сможет, так как он не знает законов преступного мира. Всем тогда становилось ясно: он не рос на улице, не воровал, не беспризорничал, сюда попал по чистой случайности. Если бы он жил на улице, то, естественно, знал бы, как зайти в камеру.

1 Кум (тюр.) — сотрудник (начальник) оперативной части в колонии, следственном изоляторе, опер.

Вот такая простая логика определяла сознание.

— Разувайся и проходи, — скомандовал мне дядька. — Дайте ему тапки.

Мне принесли войлочные тапки, и я прошёл внутрь камеры. В камере, помимо воспитателя, был ещё его помощник из малолеток. Старший его поддерживал, поэтому в камере к нему прислушивались. Он пригласил меня в свой проход между шконками1 и стал расспрашивать меня о моей статье.

— Тебя как звать?

— Миша.

— Меня — Боря, — и представил всех остальных, кто был рядом.

— Какая у тебя статья?

— Ст. 131, ст. 132.

— Ты чё, пацана изнасиловал?

— Почему пацана? Тёлку, но я её не насиловал.

— Разберёмся. А почему у тебя ст. 132?

— Не знаю. Я в этом ничего не понимаю.

— Расскажи, как дело обстояло.

Я рассказал ему свою историю, и он поделился своими выводами.

— У тебя ст. 132, потому что ты её трахнул в извращённой форме.

— Она мне только минет сделала, какая извращённая форма?! — возмутился я.

Он засмеялся и сказал:

— На меня ты чё наезжаешь? Минет попадает под категорию извращённой формы. Это же не я законы пишу.

— Можно закурить? — спросил я, спрашивая разрешения курить в данной секции.

— Дайте ему сигарету.

— Не надо. У меня свои.

— Тогда, конечно, кури. Возьми пепельницу.

Я достал из кармана пачку L&M и закурил.

— А ты где такие сигареты взял? — спросил меня Боря.

— Я пока в стакане был, там кого-то коммерса2 привезли, и он раздавал сигареты.

— Много раздал?

— Целый блок.

— Так просто раздал?

— Нет. Он не хотел. Его развели те, у кого курить не было. У них курево закончилось на этапе, и они у него хотели стрельнуть. Он упёрся. Тогда его раскрутили на целый блок. У него было четыре блока, а он пожалел пару сигарет.

1 Шконка (тюр.) — койка, спальное место в исправительных учреждениях.

2 Коммерс (жарг.) — человек, занимающийся мелким бизнесом (презр.).

— И этот мужик тебе тоже дал?

— Нет, мне он ничего не хотел давать. Эти парни его раскрутили. Дали мне пачку и раздали остальным, кто нуждался или просто захотел хорошую сигарету.

Все в камере посмеялись над этой историей, и у нас начался оживлённый разговор.

— Можно сигаретку у тебя спросить? — спросил у меня Боря.

— Да, конечно. Вот, возьми, — я протянул ему раскрытую пачку сигарет.

— Можно я парочку возьму?

— Да.

— А можно мне тоже? И мне, — посыпались обращения арестантов с верхних шконок.

— Пацаны, я положу пачку на общак, берите если хотите.

— Нормальный поступок. Уважуха! — сказал кто-то из арестантов и остальные с ним.

Мои сокамерники набросились на пачку и стали растаскивать её.

— У тебя одна пачка? — спросил Боря, — больше нет?

— Нет.

— Э! Махновцы! Хорош грабить. У него больше нет. Последнее даже мент не забирает. Верните ему сигареты, — сказал он тем, кто вытащил последние.

Его беспрекословно послушались. Мне вернули несколько сигарет.

Боря взял со стола пачку и отдал мне.

— Возьми, а то эти чайки всё растащат.

Я забрал пачку и положил её в карман. Ко мне подошли сокамерники и протянули свои сигареты.

— Держи, пригодится.

— Спасибо, но это много.

— Возьми, возьми, на первое время пригодится, пока тебе самому не зайдут. Будет возможность, отдашь.

— Благодарю вас, пацаны.

— Миша, как сигареты закончатся, говори. Мы тебя из общака подогреем. Но ты тоже не забывай общему уделять внимание.

— Хорошо. Я домой письмо напишу, попрошу, чтобы кабанчика загнали. Парни, я долго ехал в автозаке, устал, поспать хочу. Куда можно лечь?

— Подожди немного, сейчас вечерняя проверка пройдёт, и мы решим, куда тебя положить.

— А зачем проверку ждать?

— У нас хата переполнена. Человек проснётся, и ты ляжешь на его место. Будете посменно спать, потом, когда кто-нибудь откинется или уйдёт на этап, будешь спать один. Первое время будешь спать на третьем ярусе, потом мы тебя положим на второй.

— Благодарю.

— Ты всегда такой вежливый? — спросил Боря и все засмеялись.

— Ну да. А что?

— Просто здесь так не общаются. Можешь просто говорить «от души».

— Ладно.

Вечерняя проверка прошла, и меня снова подозвали в проход Бориса. Сначала там была какая-та суета, но потом всё успокоилось.

— У твоих родственников есть мобильный телефон?

— Есть, — я не понял, почему они меня об этом спросили, пока они мне сами об этом не сказали.

— А номер знаешь?

— Не помню.

— Ну а домашний телефон помнишь? Он у тебя вообще есть?

— Есть. Помню номер. А зачем вам? — насторожился я.

— Это дорого будет, — сказал один из сокамерников.

— Ну, он без ничего сидит. Надо помочь.

— Давай номер.

Я растерялся, подумал и сказал:

— Не, парни, я не дам номер.

— Да не бойся ты. Мы тебе позвонить дадим.

Он достал из кармана мобильный телефон и показал мне.

Я не знал, как поступить, мне нужно было срочно поговорить с родственниками, ещё нужно было заказать вещи себе, а также передачу с сигаретами и чаем. Но я боялся, что моим родственникам будут звонить, когда меня не будет рядом. Не хотелось давать им свой номер. Удалять номера телефонов я умел только на некоторых телефонах.

Я очень удивился, что в тюрьмах есть телевизор, холодильник и ещё мобильные телефоны. В нашей камере их было три штуки, и это ещё в две тысячи четвёртом году. Тогда даже на свободе не каждый мог позволить себе телефон, а тут их было аж три.

— Будешь звонить?

— Нет, наверное, не буду.

— А почему? У тебя ничего своего здесь нет. Тебе надо хотя бы что-нибудь заказать в передаче. Тебе сигареты нужны, чай, еда, мыльно-рыльное, трусы на сменку. Если ты сам себе ничего не затянешь, то здесь тебе никто ничего не даст.

— Пойми, я не могу посторонним людям дать свой домашний телефон.

— Ты чё так ведёшься? Мы тебе плохого не желаем.

— Лично ко всем вам я ничего против не имею, просто я вас не знаю.

— Миша, мы тебе дадим телефон, сам удалишь номер, но под моим присмотром. А то мало ли, что-нибудь не то удалишь.

Подумав над его предложением, я решил по-другому.

— Давай я позвоню, но ты сам удалишь номер, под моим присмотром.

Все, кто был рядом, рассмеялись. Это было неприятно.

— Хорошо. Набирай номер, я потом при тебе его удалю.

— От души! Извини, что так вышло...

— Да ладно! Всё в порядке. Я понимаю, ты только с воли. Но вместо «извини», надо говорить «не обессудь». Запомни это, а то все над тобой будут смеяться.

— Постараюсь запомнить.

— Ты, когда позвонишь, попроси, чтобы тебе продиктовали номер мобильного, и когда дозвонишься на мобильный, попроси перезвонить.

— Хорошо.

— И ещё, Миша, телефон не бесплатный, если хочешь звонить, пусть родственники кладут деньги на счёт и всегда перезванивают. Входящие дешевле обходятся.

— Много надо класть денег на счёт?

— Смотря сколько будешь разговаривать. У нас телефон общий, все с него звонят и все кладут на него деньги, так что не подумай, что это какой-то развод.

— Я и не думаю.

Конечно, я предполагал, что будут обращаться за деньгами. Но не предполагал, насколько это будет часто и дорого мне обходиться. Я старался звонить нечасто, потому что деньги просили класть почти после каждого звонка, а большая часть денег уходила на Борины разговоры с девушками. Сам Боря деньги клал редко, разговаривал он в основном за наш счёт. К сожалению, так устроены люди и правила в тюрьме. Но в нашей камере всё ещё было более или менее по-людски.

— Закажи хавчика себе и всё необходимое, — подсказал мне Боря и перечислил, что нужно для существования в тюрьме.

— Мне в стакане сказали, что голодовка в тюрьме и на зонах, и есть не рекомендуется.

— Это малолеток не касается. Сначала мы тоже поддержали голодовку, но потом пришла малява от положенца, чтобы мы перестали голодать. Так что не парься, заказывай.

— Ладно.

Я позвонил домой. Мама была рада меня слышать. Мы с ней поговорили, и она мне поверила, что я этого не совершал.

Я попросил нанять платного адвоката, желательно, кого-нибудь из знакомых нашей семьи. Она сказала, что у неё есть один знакомый. Она сходит к нему и обратиться за помощью. Так бывший наш сосед стал моим адвокатом.

Через несколько дней после моего звонка мама привезла мне продуктовую и вещевую передачу, в том числе комплект белья, зубную щётку, пасту и средства гигиены…

P.S. Ни в тот день, ни в другие я так и не написал в камеру № 115.

* * *

С первых дней нахождения в СИЗО меня учили правилам камерной жизни и законам тюрьмы, а также другим тонкостями арестантской жизни. Всему тому, что называется арестантскими понятиями.

Например, я по тюремной иерархии был мужиком, но со временным статусом «зелёный» — так называли арестантов, которые первый раз попали в тюрьму и ничего о ней ещё не знали. Прав, как таковых, у нас не было до тех пор, пока не изменится статус «зелёного». Обычно статус менялся быстро, пока «зелёный» не обучится азам тюремной жизни. А обучаются все…

В камере у нас был самодельный спортивный инвентарь — гантели. Они были сшиты из солдатских одеял, набитых цельной керамической плиткой. Занимался с этими гантелями всего один человек. За время пребывания в камере он хорошо накачался. У него были большие бицепсы, объём руки — как три моих. Ну и комплекцией он был в два раза больше меня, на голову выше. Я про себя звал его Бройлер. Всё время он не давал мне прохода. То заденет плечом и потом самодовольно улыбается, как будто ему можно было практически всё. Ему это явно доставляло удовольствие. То привяжется ко мне с каким-нибудь неприятным разговором, то цепляется к каждому слову. Он явно был настроен против меня и не скрывал этого. Когда у него было плохое настроение, то это демонстрировал.

Я долго терпел. Просто не знал, что предпринять в такой ситуации. Я его не боялся, но его наглость росла соизмеримо моему терпению. И с этим нужно было что-то делать, но что? В тюрьме нужно быть очень аккуратным.

Моя статья априори лишала меня определённых прав, в особенности при возникновении конфликтных ситуаций. Чтобы в конфликте быть правым, нужно иметь такое право. А для этого нужно стать своим в преступном мире, одним из тех, для кого тюрьма — родной дом. Жёстким, хитрым, храбрым, умеющим отстоять свою позицию, а для этого был нужен опыт и знания законов и правил тюрьмы. А я только начинал изучать эту науку.

Человек может быть худым и тощим, но если он обладает духом и мозгами, то в тюрьме в 90 % случаев сможет отстоять свою позицию и дать отпор обидчику. Было бы, конечно, хорошо, если бы у человека были такие физические данные, чтобы любая конфликтная ситуация гасла ещё на начальной стадии. Но наличие хороших физических данных — это ещё не гарантия, что сокамерники будут с ним лояльны. Я слышал о таких ситуациях, когда под шконку загоняли спортсменов-разрядников. Для того преступный мир и создал воровские понятия, которые обеспечивают порядок в камерах тюрем, где чтут эти понятия. Поэтому, чтобы стать сильным, необходимо знать эти понятия и уметь их применить.

К сожалению, я не обладал ни умом, ни красноречием и ни тем более знаниями. Это пришло позже. Но выход из ситуации надо было искать.

Накопленная злость и негатив не помогали в моей ситуации, а даже вредили. В возбуждённом состоянии кругозор и гибкость ума ограничиваются.

И я принял скоропалительное решение, которое привело к дальнейшим последствиям.

Я сидел за «дубком»1 и пил чай. В это время Бройлер проснулся и решил, что надо мной поглумиться. Я смотрел на него и чувствовал, что готов его даже убить.

— Ты чё на меня так смотришь? Влюбился? — спросил он меня.

— За базаром следи.

— А то что?

— Ничего. Просто следи за базаром. Я к тебе не лезу, и ты ко мне не лезь.

— А то что? Ты чё отвернулся? Я с тобой разговариваю.

Через некоторое время я к нему подошёл, когда нас никто не слышал.

— Слышь, тебе чё от меня надо? Ты кого во мне увидел? Терпилу? Если ты мышцы накачал, это не значит, что ты ко мне можешь лезть. Если ты что-то против меня имеешь, пошли выйдем на прогулку во дворик и решим между собой эту проблему, один на один. Если ты мужик, а не фуфло, давай завтра вместе выйдем на прогулку.

Меня уже климануло. Если бы он стал дерзить, я бы начал бить его прямо там же, в камере.

— Да ладно, успокойся. Я просто пошутил.

— Я тебе советую больше не шутить.

Я уже завёлся.

— Я понял, успокойся.

Добившись результата, я успокоился. Бройлер иногда как бы ненароком бросал мимолётный взгляд и тут же отводил глаза в сторону, подавленно улыбаясь. Но мне было всё равно. Я уже видел, что он испугался меня, и это единственная реакция, на которую он в данный момент был способен…

* * *

— Вставай. Слышь вставай.

— Что случилось? — проснулся я и не понял, почему меня разбудили ночью.

— Тебя Боря зовёт, спускайся.

Я спустился вниз с третьего яруса. Там меня уже ждали сокамерники, их было человек пять.

1 Дубок (тюр.) — обеденный стол в камере.

— Чего хотел, Боря? — я не понимал, вокруг чего была такая суета.

— Щас узнаешь. Иди сюда, — он показал мне на место, которое я должен занять.

Он неожиданно ударил меня в живот. От боли меня скрутило, перехватило дыхание.

— За что? — выдохнул я.

— Чтобы место своё знал. Ты подраться захотел? Подерись со мной.

— Боря, он был не прав! — сказал я.

— Не прав ты. Ты сидишь в тюрьме два месяца и рыпаешься на того, у кого сроку год. Ты ничего не попутал?

— Я тебе говорю, он не прав. Он сам ко мне лезет.

— Значит, надо было мне сказать или смотрящему.

— Я не привык жаловаться.

— Когда возникают конфликты в хате, ты должен поднять этот вопрос перед смотрящим, а не вызывать сокамерника драться во дворик. Здесь смотрящий разруливает такие вопросы или я. Хочешь драться? Тогда отдай мне сто баксов и дерись сколько хочешь.

— За что платить?

— На случай, если кум будет разбираться, почему у тебя или у него следы побоев на рожах, чтобы не повесили на кого-нибудь из нас ваши разборки. Мы твою сотку баксов отдадим куму или режимнику, чтобы они закрыли глаза.

— У меня нет таких денег.

— Звони домой, проси у родственников.

— Я не буду звонить.

— Тогда не выебывайся здесь. У тебя статья какая?

— Я всё понял. Больше не повторится.

— Только попробуй. Спросим с тебя как с гада!

И снова последовал удар в живот.

Отдышавшись, я полез обратно спать, расстраиваться было некогда. Мы по очереди спали на одной шконке и надо было высыпаться. Хотя было очень обидно. Но к этому я очень быстро привык, таковы суровые реалии тюрьмы для малолетних преступников.

Следующий день был обычным. Наступил вечер, и я перед сном укладывал свои вещи в баул под шконку. Мои вещи находились в секции Бори.

Сокамерники сидели по две стороны на шконках и пили чифир. Я уложил вещи в сумку и пытался застегнуть заевший замок. Неожиданно с разных сторон посыпались удары. Били несильно, ладонями — по голове и шее, а по телу — кулаками, но удары по голове и шее были прижигающими, самыми отвратительными. Удары по корпусу были тяжёлыми, если попадали по печени или почкам, было больно.

— Он у нас боевик, выдержит, — сказал Боря, нанося удары. — Мы тебя, Миша, не стали трогать, когда ты пришёл в хату, а должны были сделать прописку1. Вот считай, что это прописка, чтобы не показывал свой норов.

Я молча сидел на корточках и получал удары. Все смеялись и отпускали шутки.

Прошло около минуты, и Боря сказал:

— Миша, ты чё такой упёртый? Все сразу, как пули, убегают, а ты в проходе сидишь и не шевелишься, только закрываешься.

Я продолжал сидеть, и удары продолжались, но уже не так часто.

— Миша, беги отсюда, иначе забьют, — сказал кто-то.

Я продолжал сидеть, и удары стали учащаться.

— Беги, Миша.

Включились уже все остальные, в том числе и Боря, их слова звучали, как поддержка в виде ободрения. С уверенностью у меня было всё в порядке. Я считал, что не должен трусить и убегать. Я подумал, что они сами прекратят избиение, получив удовлетворение. Но этого не произошло. Они не отступили и продолжали меня бить до тех пор, пока проходивший по коридору контролёр не ударил дубинкой в дверь.

Кто-то крикнул шёпотом:

— Шуба! Атас!

Все разбежались по своим шконкам и сделали вид, что спят.

Я поднялся с бетонного пола и сел за «дубок», обхватив свою голову руками. Я долго думал над тем, что случилось в камере, и мне показалось, что мои сокамерники не могли отступить от своей позиции доминирования, ведь это прерогатива сильных, а сострадание — удел слабых. Так думают многие уголовники, не только малолетние. Они стыдятся человеческих проявлений и, если к кому-то проявляют сострадание, этого не показывают. В тюрьме, чтобы тебя уважали, необходимо быть сильным и демонстрировать свою волю, характер, дух. В тюрьме говорят, показывать душок.

Беда, если у человека, который попал в тюремные стены, этот душок отсутствует.

Однажды к нам в камеру перевели новенького. В этот день у нас была баня, и нас небольшими группами водили мыться. Новенький попал в одну группу вместе с Борей. Вернулся этот новенький из бани уже не таким, как прежде. В бане его изнасиловал Боря. Сначала он пытался уговорить его, но новенький, вместо того чтобы банной шайкой или скамейкой разбить ему башку, мотал головой и застенчиво отказывался от секса.

1 Прописка (жарг.) — процедура встречи новичка на малолетке, состоящая из своеобразных тестов на сообразительность и приколов, чаще всего — дурацких.

Тогда Боря замахнулся на него кулаком и сказал: «Соси, сука!». Парень, глотая слёзы, сделал то, что от него требовал Боря. Не думаю, что ему было бы хуже, если бы он отказался. Вернувшись в камеру, ему выделили отдельную посуду и её место для хранения определилось сразу — под шконкой.

Что тут скажешь — реалии тюрьмы.

Тюрьма — это абсолютно другой мир, отличающийся от нормального. Его можно сравнить с Чистилищем. Лишь немногие остаются людьми. Пусть горькие истории и даже страшные истории, которые читатель прочтёт на страницах этой книги, послужат уроком для многих молодых людей и их родителей...