Книга: Путь в Психиатрию: Часть 6. Глава 5. Задержание

Глава 5.

Задержание

Мы шли по улице в отделение милиции. Я пытался выяснить, почему меня ведут в отделение. Задавал вопросы.

— Что случилось? Зачем меня в отделение?

— Сейчас придём, и я тебе всё расскажу.

— А сейчас не можете? Секрет какой-то есть?

— Нет. Секрета никакого нет. Ты же не хочешь, чтоб кто-нибудь нас услышал?

— Мне всё равно. У меня нет секретов, я ничего не совершал.

— Есть такое понятие: тайна следствия. Я не могу допустить, чтобы посторонние люди услышали наш разговор.

— Просто назовите причину, почему я должен идти с вами в отделение.

— Вчера кто-то совершил грабёж. По описанию подходишь ты. У нас есть свидетели. Мы сейчас проведём очную ставку, если тебя не опознают, то ты можешь идти домой.

— У меня есть свидетели, которые могут подтвердить, что я был с ними.

— Ну, хорошо. В отделение сейчас придём, всё расскажешь.

— А что с этим грабежом? Что именно случилось?

— Сейчас в отделение придём, и всё узнаешь.

— А какая разница, сейчас я узнаю или в отделении?

— Вчера кто-то напал на твоего сверстника, ударил его по голове металлической трубой и забрал сотовый телефон. Вот сейчас выясняем, кто это был. Всё, больше я тебе ничего не скажу, тайна следствия, и так тебе много запретного рассказал. Никому об этом не говори.

— Хорошо, — ответил я.

Оставшееся время мы шли молча, через семь минут уже были в отделении. Мой конвоир был следователем. Он завёл меня к себе в кабинет и стал расспрашивать.

— Где ты был вчера вечером около девяти часов?

— Я был с девушкой и другом.

— Как зовут девушку и друга?

— Девушку зовут Зоя Маликова, а друга — Валентин.

— Зоя Маликова написала заявление об изнасиловании и указала, что ты её изнасиловал.

— Этого не может быть. Это не так. Валентин может подтвердить, что этого не было.

— Ваш друг Валентин подтвердил показания Зои Маликовой.

В этот момент я начал осознавать, что происходит.

— Вы можете пригласить моих родителей или адвоката?

— А где сейчас твоя мама?

— На работе.

— А когда она вернётся с работы?

— Вечером.

— Я думаю, что сейчас лучше не тревожить твою маму. Если мы вышлем за ней машину и заберём с работы, то тогда некому будет выполнять работу, твою маму могут за это уволить. Как ты считаешь? Нет, я могу вызвать, если ты хочешь, — он демонстративно потянулся за телефоном, чтобы вызвать машину за моей мамой. — Ну что, посылать машину? Если что, я не виноват, если твою маму уволят с работы.

— Ладно, не надо вызывать.

— Я тоже так думаю.

— Могу отцу позвонить, если он у тебя не на работе.

— У меня нет отца.

— Ну а кто-нибудь из взрослых есть, кто может прийти?

— Нет, все на работе.

— Ладно, хорошо. Сейчас я запишу твои показания. Адвокат твой придёт попозже.

— Когда?

— Он уже едет.

Он записал мои показания, дал ознакомится с ними и расписаться.

— Ну что, всё? Ознакомился?

— Нет ещё, — почерк мне не совсем был понятен, и я медленно читал.

— Не доверяешь?

— Доверяю. Просто вы сами сказали, чтобы я ознакомился.

— Да там всё с твоих слов записано. Вот ручка, распишись.

— Но я уже начал читать.

— Значит, не доверяешь. Времени просто нет. Мне ещё надо до твоего адвоката дозвонится, чтобы он поторопился.

Я взял ручку и расписался в своих показаниях, которые были написаны с моих слов следователем. Но я не смог ознакомиться даже с половиной моих показаний. Следователь всё время отвлекал меня от чтения, мешал вдуматься в смысл написанного.

Когда я подписал бумагу со своими показаниями, следователь отвёл меня в камеру. В личной беседе со следователем я показал, что насилия не было, но половой акт был по обоюдному согласию. Всё рассказал, как было, кроме одного момента, которого я сейчас уже не помню. Это когда он меня спросил, действительно ли я хотел прожечь потерпевшей куртку. Я либо отрицал, либо сознался. Помню только, что я сомневался — отвечать ему правду или отрицать свою вину, так как он мне показался подозрительным следователем, который не был заинтересован в объективности расследования. Таких в народе называют мутными, так как такие следователи мутят воду, сознательно оправдывая преступников и привлекая к уголовной ответственности невиновных.

Тогда я, конечно же, не понимал всего, но интуитивно чувствовал, что доверять следователю не стоит. Поэтому я не исключаю, что мог отрицать вину в том, что я говорил, что прожгу ей куртку. Я думаю, что если бы я признался в том, что угрожал потерпевшей прожечь куртку (ради шутки), то вполне возможно, что меня обвинили бы в том, что я угрожал сжечь её или её вещи. Все доказательства и показания следствие трактовало не в мою пользу.

Я просидел в камере около четырёх часов, потом я увидел через стеклянную дверь, как в отделение пришла Зоя со своей мамой. Потом прошло ещё около двух часов, и ко мне пришёл следователь.

— Ты сейчас уезжаешь?

— Куда?

— В районный ИВС1.

— А почему?

— У нас нет здесь условий для твоего содержания.

— Я хочу маму увидеть.

— Она приедет к тебе туда. Я ей скажу, где ты находишься.

— А адвокат где мой? Вы сказали, что он приедет.

— Он не смог приехать или не захотел. Он будет ждать тебя там.

— А когда я уезжаю? Может, мама успеет прийти?

— Нет, не успеет. Ты прямо сейчас уезжаешь, через пять минут.

1 ИВС — изолятор временного содержания.

Но даже пяти минут не прошло, как я сел в милицейскую машину, мы поехали в изолятор временного содержания…

* * *

Меня привезли в районный ИВС. Вначале посадили в «аквариум», это совсем крошечная камера-стакан1, со стеклянной дверью и прикреплённой к стене лавкой для сидения. Размер камеры — метр на метр.

Мне сказали сидеть тихо, потом меня вызовет следователь. Я подумал: «Это странно. Следователь со мной уже общался и записал мои показания. Зачем я ему ещё понадобился? А может, он ещё не уехал? Или у него возникли ещё какие-то вопросы». Я просидел в стакане около часа, потом за мной пришёл конвоир. Отвёл меня к следователю. Следователь был другой.

Он старался расположить меня к себе.

— Присаживайся, — указал он мне на стул.

Я присел. Следователь в это время что-то писал. Потом отложил написанное в сторону, взял чистый лист и обратился ко мне.

— Я запишу сейчас твои показания.

— Но у меня уже брали показания.

— Ничего страшного. Я хочу лично тебя опросить. В твоих показаниях мне кое-что непонятно, сейчас поговорим, я всё запротоколирую. Разберёмся, не переживай.

— А где мой адвокат? Мне следователь сказал, что он будет ждать меня здесь.

— Он уже дома. У него рабочее время закончилось. Я и сам должен быть дома, но задержался. А тут тебя привезли. Вот приходится ещё твоим делом заниматься, так что давай по-быстрому разберёмся со всем, и я домой поеду.

— А когда я могу маму увидеть?

— Скоро. Мы ей вышлем повестку. Куришь?

— Ну-у…

— Да знаю, что куришь. Вы все в этом возрасте курите. Будешь сигарету? — он потянулся за пачкой сигарет.

— Да.

— Я тебе сигареты с собой в камеру дам. В кабинете закурить не дам, не могу. Кто-нибудь из коллег зайдёт, увидит, а мне будет выговор. Ты же несовершеннолетний, а я всё-таки представитель закона. Сейчас быстро запишу твои показания и пойдёшь в камеру отдыхать. Хорошо?

— Хорошо.

1 Стакан — очень маленькая камера для заключённых в отделении милиции или милицейском автомобиле (воронке).

Я ему рассказал всё то, что рассказал и первому следователю. Следователь шутил, пытался войти ко мне в доверие. Говорил: «Сейчас многие сидят за изнасилование, популярная статья. Девушки в наше время пошли не совсем скромные».

Когда он записал мои показания и показал мне протокол, я вообще ничего не разобрал. Почерк был совершенно нечитаемый.

— Я не понимаю, что здесь написано.

— То же самое, что и у первого следователя, только исправил нестыковки.

— А что за нестыковки?

Он мне объяснил, что за нестыковки, но я ничего не понял.

— Ладно, всё. Тебя сейчас отведут в камеру. Завтра придёт адвокат, а я пошлю повестку твоей маме.

Он позвал конвоира, и меня увели. Со следователями я общался в первом и во втором случае один на один. Без адвоката. Меня привели в камеру.

Я находился в ней один. Меня съедали разные мысли. «Что же со мной будет?» — задавал я себе один и тот же вопрос. На душе было тревожно.

Я думал о том, сообщат ли моим родственникам, что я здесь. Я думал о том, что меня подставил Валентин. Я не мог понять, что вообще происходит. «Зачем Зоя на меня написала заявление? Зачем Валя подтвердил её показания? Второй следователь вроде неплохой парень. Первый какой-то откровенно мутный, а вот второй даже сигареты предложил. Блядь, я же сигареты у него не взял, забыл ему напомнить. Хуево без сигарет, курить хочется. Хорошо, что я второму следователю сказал, что все мои друзья могут подтвердить, что Зоя — девочка лёгкого поведения, со всеми регулярно трахалась, со мной тоже. Он поймёт, что мне незачем было её насиловать, она с удовольствием всё это делала добровольно. Следователь разберётся, он же сам это сказал. Ещё он сказал, что за изнасилование многие сидят. Популярная статья. Он точно разберётся. Он даже ошибки нашёл у первого следователя. Вот гад, написал что-то и не дал ознакомится, сволочь».

Я ещё размышлял над сегодняшним днём, который был перенасыщен событиями. Потом меня потянуло в сон. Но я старался не заснуть, потому что хотел ещё подумать обо всём. Мне хотелось разобраться…

Проснулся я из-за громкого стука в дверь камеры. Я не заметил, как уснул, наверное, переутомился.

— Вставай, завтрак, — сказал мне охранник.

Я не мог понять, какой завтрак. «Разве здесь кормят?»

— Вставай, я говорю, — охранник ещё раз постучал мне в дверь.

Он стоял в коридоре и держал в руках поднос с едой. Ждал, когда я подойду к кормушке.

Я нерешительно подошёл к двери.

— Давай быстрей.

Через кормушку я забрал пайку. Завтрак состоял из небольшого куска чёрного хлеба, примерно грамм шестьдесят пять, и кружки тёплого чая без сахара. Я перекусил и почувствовал прилив сил. Скорее всего, подействовал чай, он был крепким. Приободрившись, я стал расхаживать по камере и думать, как разрешить свои проблемы.

Мне в голову пришла одна мысль, объясняющая, почему со мной это случилось, а вернее, почему Валя и Зоя меня подставили: у Вали была группа инвалидности, по ней он получал пенсию, у него ещё был дополнительный заработок. На его доходы мы выпивали. Иногда ему было жалко денег на пойло, но я из него их вытягивал, уговаривая потратиться. Авторитета в компании у него не было, и, если он даже пытался о себе заявить, его никто не слушал. Возможно, что у него была зависть или какая-то обида на меня. Я интуитивно чувствовал, что причина его поведения кроется именно в этом.

В камере открылась кормушка, в ней появилось лицо охранника.

— Следователь просил передать, что твою маму оповестил, она приедет завтра на суд, а адвокат к тебе придёт позже.

— Хорошо. Спасибо.

Я ждал, когда придёт адвокат, прошло уже два часа, а его ещё не было. Через какое-то время я позвал охранника.

— Чего тебе?

— Когда придёт мой адвокат?

— Следователь сказал через два часа.

— Но уже прошло больше.

— Ну а от меня ты чего хочешь? Я же не могу привести тебе адвоката! Что следователь сказал, то я тебе и передал. Жди.

— А можно следователя увидеть?

— Как я тебе его позову? У меня его телефона нет. Когда ему надо, он сам звонит. Всё?

— Да.

Охранник закрыл кормушку и ушёл. Когда он снова заглянул с проверкой, я у него поинтересовался.

— Адвокат не приходил?

— Нет.

— А следователь не звонил?

— Нет, не звонил. Позвонит, я ему передам, что ты хочешь с ним поговорить.

— Спасибо.

Через час ко мне пришёл охранник и открыл дверь моей камеры.

— На выход.

— Куда меня?

— Сейчас узнаешь.

— Адвокат пришёл?

— Нет. Иди вперёд.

Меня завели в кабинет, там стоял мужчина. Я уже не помню, был он форме или нет. За мной закрылась дверь, и мы остались с ним наедине.

— Присаживайся.

Я сел на стул и внимательно за ним наблюдал. Он представился майором или подполковником, точно уже не помню. Он был начальником оперативного отдела, так он сказал.

— У тебя суд завтра, ты знаешь об этом?

— Да. Мне следователь передал через охранника.

— Кто у тебя следователь?

— Я не помню его фамилию. Зовут, по-моему, Николай, отчество не помню.

— Худой?

— Да.

— Знаю его. Я сюда прихожу постоянно, когда привозят тех, кого точно посадят. Предлагаю им сделку со следствием. Убийцам, конечно, не предлагаю, но ты же никого не убивал.

— Нет. Никого.

— Я твоего следователя хорошо знаю. Если ты пойдёшь на сотрудничество со следствием, то я тебе помогу, чтобы тебе меньше срок дали.

— Я никого не насиловал. Думаю, что суд меня отпустит.

— А я думаю, что суд изберёт тебе меру пресечения в виде заключения под стражу. Но если ты расскажешь какую-нибудь полезную информацию о своих друзьях, то я решу вопрос, чтобы судья тебе дал срок поменьше. А если ты поделишься со мной очень полезной информацией, то я постараюсь сделать так, чтобы тебя отпустили под подписку о невыезде до суда.

— А что такое заключение под стражу?

— Тебя отправят в тюрьму. Сначала на два месяца, а потом обычно продлевают до суда. Решай, парень, потом я тебе уже ничем помочь не смогу.

— А как вы мне поможете? Я не понимаю.

— Я поговорю с твоим следователем. Если полезную информацию расскажешь, то завтра пойдёшь домой. Я знаю, кто тебя будет судить. Мы со следователем убедим судью, чтобы тебя отпустили под подписку.

— А что я должен про друзей рассказать?

— Всё, что знаешь. Каким криминалом занимаются. Кражи, наркотики, может что знаешь про убийства или про другие преступления.

У меня действительно имелись знакомые, которые занимались наркотиками в очень больших объёмах. Их задержали потом, через много лет, но посадили не всех. У них, как я потом узнал, были свои химики, которые изготавливали наркотики. Потом тех, кто избежал наказания, снова задержали и посадили. Того, кто пошёл на сделку со следствием и сдал завод по изготовлению наркотиков, выпустили на свободу.

Я этого человека хорошо знал. У меня были с ним не дружеские, но приятельские отношения. Я вспомнил о нём, но тут же отбросил эти мысли. Он был моим приятелем, и я не мог его сдать. Тем более, мои близкие друзья его хорошо знали. Мы все общались между собой. Мои друзья всегда защищали меня. Решали мои проблемы, когда они возникали. И даже тогда, когда я был не прав. Ни разу я не пострадал, когда они были рядом. Поэтому я не мог никого предать. Для меня неприемлемо стучать на своих.

— У меня нет таких друзей.

— Ты подумай, не торопись.

— Мы воровали в магазине алкоголь, но я не знаю людей, которые бы совершали серьёзные преступления.

Если бы он вдруг спросил меня, с кем я воровал алкоголь, я бы не раздумывая назвал Валентина.

— Нет, это мелко. Судья не станет даже разговаривать, если я приду к нему с этим. Что-то серьёзное надо. Ты не спеши. Иди в камеру и, если вспомнишь таких знакомых, постучи охраннику, передай ему, что хочешь со мной поговорить. Но только если будет что-то серьёзное.

— Хорошо. Если вспомню, то передам охраннику.

Когда я пришёл в камеру, меня съедали мысли о предложении оперативного сотрудника. «Правда ли он сможет мне помочь? Если я расскажу ему про своего приятеля, то, возможно, получится договориться с судьёй, чтобы уйти на подписку о невыезде. А если он меня обманет? Завтра будет суд, возможно, что меня отпустят и так». Я тогда решил для себя, что своего приятеля оперативникам не сдам. Что это будет неправильно по отношению к нему после всего, что он для меня делал. Адвокат в тот день ко мне так и не пришёл. На следующий день на суд я пошёл не выспавшимся.

Перед судом долго не мог уснуть…

15 лет. 2004 год.

15 февраля